Ж.-П.Сартр. Тошнота.

"Так  вот что  такое Тошнота,  значит,  она и  есть  эта бьющая  в глаза очевидность? А я-то ломал себе голову! И писал о ней невесть  что! Теперь  я знаю:  я существую, мир существует, и я знаю, что мир существует. Вот и все. Но мне это безразлично. Странно, что все мне настолько безразлично, меня это пугает."

"У меня перехватило дух.  Никогда до этих  последних дней  я не понимал, что  значит "существовать".  Я  был  как  все  остальные  люди, как те,  что прогуливаются по берегу  моря в своих весенних одеждах. Я, как они, говорил: "Море - зеленое, а белая точка вверху - это чайка",  но я  не  чувствовал, что все это существует, что чайка -  это "существующая чайка". Как правило, существование прячется от глаз. Оно тут, оно вокруг нас, в нас, оно мы сами, нельзя произнести двух слов, не говоря о нем, но прикоснуться к нему нельзя. Когда я считал, что  думаю о нем, пожалуй, я  не думал ни о чем,  голова моя была пуста,  а может, в ней было всего одно  слово - "существовать". Или  я мыслил... как бы это  выразиться? Я  мыслил  категорией принадлежности. Я говорил себе:  "Море принадлежит  к  группе предметов зеленого  цвета,  или зеленый цвет - одна из характеристик моря". Даже когда я смотрел на вещи, я был  далек от мысли, что они существуют, - они  представали передо мной как некая  декорация. Я  брал  их в  руки,  пользовался  ими,  предвидел,  какое сопротивление они могут оказать. Но все это происходило на поверхности. Если бы меня  спросили,  что такое существование, я по чистой совести ответил бы: ничего, пустая форма, привносимая  извне, ничего не меняющая в сути вещей. И вдруг  на тебе - вот оно, все стало  ясно как  день;  существование  вдруг сбросило  с  себя   свои  покровы. Оно  утратило  безобидность  абстрактной категории: это  была сама плоть вещей, корень состоял из существования. Или, вернее,  корень, решетка парка, скамейка, жиденький газон  лужайки - все исчезло;  разнообразие  вещей, пестрота индивидуальности  были  всего  лишь видимостью,   лакировкой.  Лак  облез, остались чудовищные, вязкие и беспорядочные массы - голые бесстыдной и жуткой наготой."

"Сейчас  под  моим пером рождается  слово  Абсурдность, совсем  недавно в парке  я его не нашел, но я его и не искал, оно  мне было ник  чему: я думал без  слов  о  вещах, вместе  с вещами. Абсурдность  -  это  была не  мысль, родившаяся в  моей  голове, не звук голоса, а вот эта длинная мертвая змея у моих ног, деревянная змея. Змея или звериный коготь, корень или коготь грифа - не все ли равно. И, не пытаясь  ничего отчетливо сформулировать, я  понял тогда,  что  нашел  ключ  к  Существованию,  ключ  к моей  Тошноте,  к  моей собственной  жизни. В самом деле, все, что я смог уяснить потом, сводится  к этой основополагающей  абсурдности.  Абсурдность  -  еще  одно  слово, а со словами  я  борюсь:  там же я прикоснулся  к самой  вещи.  Но  теперь я хочу запечатлеть  абсолютный характер этой абсурдности. В  маленьком раскрашенном мирке  людей  жест  или какое-нибудь  событие  могут быть  абсурдными только относительно - по  отношению к обрамляющим их обстоятельствам.  Например, речи безумца абсурдны по отношению к обстановке, в какой он находится, но не по отношению  к его бреду.  Но я  только что познал на  опыте абсолютное  - абсолютное,  или абсурд. Вот  хотя бы  этот корень - в мире нет ничего,  по отношению к чему он не был  бы  абсурден. О, как мне выразить это в  словах? Абсурден по  отношению к камням, к  пучкам желтой травы, к высохшей грязи, к дереву, к  небу,  к  зеленым скамейкам. Неумолимо  абсурден; даже  глубокий, тайный бред природы не был в состоянии его объяснить. Само собой,  я знал  не все - я не видел,  как прорастало  семя,  как  зрело дерево. Но перед этой громадной бугристой лапой неведение, как и знание, было равно  бессмысленно: мир объяснений  и разумных доводов  и мир существования - два разных  мира. Круг не абсурден,  его  легко можно объяснить, вращая  отрезок прямой вокруг одного из его концов. Но круг ведь и не существует. А этот корень, наоборот, существовал именно  постольку, поскольку я не  мог его объяснить. Узловатый, неподвижный, безымянный, он  зачаровывал меня, лез мне в глаза,  непрестанно навязывал  мне свое существование. Тщетно я  повторял: "Это корень" - слова больше  не действовали. Я понимал, что от функции корня - вдыхающего насоса - невозможно перебросить мостик к этому, к этой жесткой и плотной тюленьей коже, к ее  маслянистому, мозолистому, упрямому облику.  Функция  ничего  не объясняла - она позволяла понять в общих чертах, что  такое корень,  но  не данный корень. Этот корень, с  его цветом,  формой,  застывшим движением, не поддавался  никакому  объяснению,  был... уровнем  ниже  его. Каждое  из  ее свойств  как  бы  отчасти утрачивалось  им, вытекало  наружу  и,  наполовину отвердев, становилось почти  вещью,  но в  самом корне  каждое из  них  было лишним, и теперь уже мне казалось, что и весь ствол извергает себя из самого себя,  отрицает себя, теряется  в  странном  избытке."

"Разве я знаю, зачем мы живем? Я  не отчаиваюсь, как она, потому  что никаких особых  надежд я не питал. Скорее я...  удивлен жизнью, которая  дана мне ради -  ради ничего."

"Я  свободен:  в моей жизни нет больше  никакого  смысла - все то, ради чего я пробовал жить, рухнуло, а  ничего другого я придумать не могу.  Я еще молод, у  меня достаточно сил, чтобы начать сначала. Но  что  начать? Только теперь я понял, как надеялся  в разгар моих  страхов, приступов тошноты, что меня спасет Анни. Мое прошлое умерло, маркиз де Рольбон умер, Анни вернулась только для того, чтобы отнять у меня всякую надежду.  Я  один на этой белой,
окаймленной  садами  улице. Один  -  и  свободен.  Но  эта  свобода  слегка напоминает смерть."

"Я тоже хотел быть. Собственно, ничего другого я не  хотел -  вот  она, разгадка   моей  жизни;  в  недрах  всех  моих  начинаний,  которые  кажутся хаотичными,   я   обнаруживаю  одну  неизменную   цель:   изгнать   из  себя существование,  избавить  каждую  секунду от  жировых наслоений, выжать  ее, высушить, самому очиститься, отвердеть, чтобы издать наконец четкий и точный звук ноты саксофона."